— Мне станет гораздо легче, если ты откроешь магазин, а я наконец займусь делом.
Деспина сокрушенно поцокала языком.
— Еще утро, а нервы у тебя уже никуда.
— У меня куча работы.
— Ладно-ладно, считай, меня уже нет. Но если когда-нибудь все-таки захочешь поговорить со мной насчет всего этого. То есть насчет него, то…
— Непременно дам тебе знать, — сухо заверила ее Марджори, буквально вытесняя гречанку за дверь.
Оставшись наконец одна, она со вздохом облегчения потянулась к кофейнику. После такой встряски глоток кофе пришелся бы в самый раз. И тут в плечо ей впились острые коготки, перед глазами замаячил пушистый хвост. Нико! Вот разбойник! Завел привычку засесть в засаде где-нибудь наверху и в самый неожиданный момент прыгнуть на избранную жертву.
В другое время проказы котенка позабавили бы Марджори, однако в нынешнем расположении духа она лишь сердито отцепила его от плеча и посадила на стул. Однако потом, смягчившись, открыла банку рыбных консервов и положила ему на блюдечко щедрую порцию.
Забрав с собой чашку, молодая женщина отправилась в тесную мастерскую, где уже ждало несколько работ в той или иной степени завершенности. Или, скорее, незавершенности. Рядом, на столике, лежал альбом с зарисовками будущих скульптур.
Сегодня Марджори решила начать с маленькой группки, изображающей двух детей, гладящих жеребенка. Но работа не шла. Дети вызывали мысли о Майкле. Майкл — о Крисе. А уж от мыслей от Крисе оставался всего шаг до воспоминаний о вчерашнем поцелуе.
Эти воспоминания буквально преследовали ее, не давали ни лепить, ни думать о работе. Накрыв скульптуру влажной тряпкой, Марджори попытала силы на другой недоделанной вещице — девушке, что стояла, невидяще глядя вдаль, с полуулыбкой на лице. И эта полуулыбка, полная затаенного счастья, вновь вызвала в памяти то ощущение робкого, неосознанного еще счастья, что испытала Марджори одиннадцать лет назад, впервые отдав себе отчет в том, что ей нравится, очень нравится Крис.
Все, абсолютно все кругом напоминало ей о нем!
Отчаявшись, скульпторша взяла альбом с зарисовками. Но спокойствия и рабочего настроения обрести так и не смогла. Вот досадно! Такое с ней случилось впервые. Обычно Марджори ждала этих часов творчества, мечтала о них всю неделю. Сейчас же любимое занятие вдруг утратило всю свою прелесть. А просто так, без капли вдохновения, недолго сгубить уже начатое.
— Ладно! Сдаюсь!
Марджори захлопнула альбом. Полдня прошло, а она ничего не сделала. Чертов Крис! Это он виноват: зачем мерещится во всем, что ее окружает?
Что ж, не вышло поработать, надо тогда прогуляться. Например, сходить к Красной скале за галькой. Марджори часто украшала свои скульптуры вкраплениями мелких разноцветных камешков. А самые красивые попадались на галечном пляже возле живописного утеса, прозванного местными жителями Красной скалой. Идти туда было не очень близко, мили две, но прогулка себя оправдывала. Очень часто именно такие походы вдохновляли Марджори на очередное произведение.
Правда, она редко ходила туда в середине дня, по самой жаре. Но сейчас Марджори было не до размышлений о погоде. Устанет — тем лучше. А там, на пляже, можно будет и искупаться.
Жара и впрямь донимала. Ослепительно синее небо над головой казалось каким-то ненатуральным, словно его вырезали из жести и густо покрасили ультрамарином. В безветренном воздухе зависло знойное марево. Оливковые рощи словно заснули, даже цикады замолкли.
Через минуту по спине Марджори уже поползла тоненькая струйка пота. Блузка так и липла к телу.
— Далеко ли собралась, девочка? Да еще под таким солнцем? — внезапно окликнул молодую скульпторшу чей-то голос.
Марджори обернулась. Перед соседним домом, в уютном кресле-качалке, заботливо установленном под навесом из виноградных лоз, сидел кирие Теодорос, веселый и жизнерадостный грек, уже давно разменявший восьмой десяток. Многочисленные домочадцы Теодороса звонко перекликались где-то в глубине дома. Старик же потягивал из кувшина домашнее красное вино и покуривал трубочку, наслаждаясь сиестой.
В другое время Марджори непременно остановилась бы перекинуться с соседом парой фраз, но сейчас лишь помахала ему рукой и на ходу крикнула:
— Ищу вдохновения!
— Вдохновения? — Старый грек от души рассмеялся. — Я бы на твоем месте далеко за ним ходить не стал. Лучше поищи его в объятиях того красавца, который так жарко целовал тебя вчера вечером.
Молодая женщина покраснела и ускорила шаг, но еще некоторое время слышала за спиной смех Теодороса.
Дорога шла то вверх, то вниз, меж темных кипарисов и серо-зеленых олив. Марджори старалась шагать как можно энергичнее и к тому моменту, когда добралась до Красной скалы, изрядно устала и запыхалась. Надо было освежиться. Перед выходом Марджори предусмотрительно надела купальник, так что теперь, скинув юбку и блузку, смело полезла в воду. Плавать она любила. Так приятно было заплыть подальше от берега и покачиваться на волнах, лежа на спине. Отсюда и небо выглядит совсем другим — прозрачным и невесомым, солнце — ласковым, а не жгучим, и очертания берега — исполненными прелести и романтики. И все мысли, что не дают покоя на берегу, куда-то отступают, кажутся уже неважными.
Через полчаса Марджори вышла из воды, чувствуя себя заново родившейся. Тело казалось легким и сильным, в сердце воцарилось спокойствие. До чего же хорошо!
Однако уже в следующую секунду от этого отрадного спокойствия не осталось и следа. Из-за выступа скалы появились двое — высокий темноволосый мужчина и худенький мальчик.